Я постоянно таскал в кармане сатурат, который нашёл сам, и в свободные часы вглядывался в него, пытаясь ощутить Силу в нём. Пока получалось не особо успешно. Сатурат выглядел полупрозрачным, примерно, как очень тёмное стекло — как сказала Алина, это вызвано тем, что его вещество частично перешло в другую форму и перестало взаимодействовать с обычным веществом. Собственно, оно было ничем иным, как тёмной материей — объектом, который проявлял себя исключительно в форме гравитационной аномалии, а в остальном был для нас невидим и неощутим. Если бы вихрь Силы внутри не удерживал эту конструкцию в целостности, кусочек тёмного вещества просто выпал бы из камня, а остальное рассыпалось бы мельчайшей пылью.

Мы окончательно отошли от нападения, и время снова потянулось в привычном и скучном ритме. Эта ночь ничем не отличалась от других, и моя двухчасовая вахта была последней. В лагере все спали крепким предутренним сном, а я прогуливался вокруг, грызя сухарь и время от времени запуская светлячки. Сидеть на одном месте не хотелось — глаза немедленно начинали слипаться, и приходилось мучительно бороться со сном. Я запустил очередной светлячок и внезапно насторожился, ещё толком не понимая, что за неправильность меня встревожила. Я внимательно окинул взглядом окрестность. Всё выглядело как обычно, но тень от одного из валунов показалась мне почему-то неправильной. У меня было неясное ощущение, что она должна выглядеть чуть-чуть по-другому. Я присмотрелся, и мне показалось, что тень немного шевельнулась.

Из-за валуна медленно высунулся чёрный нос, затем показался глаз. Крысюк увидел меня и замер. Я медленно поднял винтовку. Нос мгновенно спрятался. Я стоял не шевелясь, и некоторое время ничего не происходило. Затем опять показался глаз, и мы с крысюком молча уставились друг на друга. Я не мог понять что мне делать — начинать стрельбу и поднимать всех из-за единственного крысюка, который к тому же не нападает, выглядело чрезмерным. Я мучительно соображал, как отреагировать на эту встречу — крысюк, очевидно, являлся разведчиком. Не знаю, о чём думал крысюк, но он явно до чего-то додумался, и начал действовать первым. Он высунулся из-за камня, задёргал носом, принюхиваясь, и вопросительно пискнул.

Я попытался нащупать его чувства эмпатией и, к моему удивлению, это получилось. Я ощутил страх, голод и ещё целую гамму чувств, в которых не мог разобраться. Но при этом хорошо различалось, что агрессии там нет. Совершенно неожиданно для себя я вытащил из кармана сухарь и бросил его крысюку. Тот ловко поймал сухарь и захрустел им, попискивая от восторга. До меня донеслось ощущение эйфории настолько яркое, что у меня самого закружилась голова и я срочно заблокировал эмпатию. Крысюк быстро расправился с сухарём и уставился на меня, вопросительно попискивая. И тут меня осенила идея.

Я уселся по-турецки на пол, положив винтовку рядом. Положил перед собой сухарь, а чуть подальше — сатурат. Затем медленно поменял их местами и протянул сухарь крысюку. Тот вылез из-за камня и опасливо подошёл поближе. Я повторил пантомиму с обменом. Крысюк потянулся за сухарём, но я отдёрнул руку и снова показал ему сатурат. Крысюк внимательно осмотрел сатурат, а затем стремительно метнулся к колодцу и исчез. Я подошёл к провалу и осмотрел стенки — все сигналки были на месте. Стало быть, крысы достаточно умны, чтобы понимать, что такое сигналки и не задевать их. Впрочем, чему тут удивляться? Если он действительно понял предложение обмена, то это говорит о достаточно развитом разуме.

Долгое время ничего не происходило. Я вернулся в лагерь и взял несколько сухарей и пару маленьких шайбочек каменного горского сыра, который у нас не пользовался популярностью. Прошло ещё полчаса, и когда я уже начал думать, что крыс исчез навсегда, над колодцем показалась его морда с зажатым в зубах свёртком. Крыс осторожно начал приближаться ко мне. Я опять уселся по-турецки и попытался передать ему чувство спокойного дружелюбия. Крыс, похоже, понял. Он уселся напротив меня, и взял в лапы свёрток, который был сделан из листа какого-то растения. Затем он достал из свёртка и выложил передо мной три сатурата. Я положил напротив каждого сатурата по сухарю, а затем забрал сатураты. Крысюк быстро собрал сухари, засунув их в свою импровизированную сумку. Затем он поколебался, вопросительно пискнул и выложил два каких-то непонятных прозрачных камня. Я осторожно взял один из них и осмотрел — это тоже было что-то вроде сатурата, но чёрного в нём было совсем немного. Мы таких камней не находили, и я не понимал, представляет ли он из себя какую-то ценность. Немного поколебавшись, я выложил напротив камней две шайбочки сыра и забрал камни. Крыс пришёл в неописуемое возбуждение. Он схватил сыр, торопливо засунул его в сумку, метнулся к колодцу и исчез.

Вскоре наступило утро — если можно так назвать пробуждение в пещере. Пока все суетились с умыванием и прочим, я незаметно отвёл Алину в сторону.

— Я тут наладил товарообмен с крысами, — начал я.

— Ты сделал что?? — Алина посмотрела на меня округлившимися глазами.

— Ну поторговал с ними немного, что тут неясного?

Алина смотрела на меня с непонятным выражением. Пару раз она открывала рот, чтобы что-то сказать, но так и не нашла слов.

— Ну, в общем, смотри что я выменял, — я показал ей свою добычу. — Три обычных сатурата и два вот таких камешка. Они, наверное, ещё придут торговать, так ты мне скажи — вот эти прозрачные камни нам нужны или я проторговался?

— И что ты им дал взамен? — наконец, спросила меня Алина.

— По сухарю за чёрные, и по куску сыра за прозрачные.

Алина на некоторое время потеряла дар речи.

— Знаешь, Кеннер, — сказала она, странно на меня глядя, — после покупки лошаков я была уверена, что ты уже больше ничем не сможешь меня удивить. Теперь я понимаю, как я ошибалась. Я уже боюсь думать, чем ты меня удивишь в следующий раз. Что же касается прозрачных сатуратов — их за всю историю находили всего три штуки — один хранится в Круге, а два других пошли на изготовление особо мощных артефактов.

— Из этого вытекает два важных вывода, — быстро сообразил я, — во-первых, прозрачные сатураты на нижних уровнях не такая уж редкость, а во-вторых, моя договорённость с крысами должна оставаться секретом для всех. За эту пещеру может ведь и война начаться. Надо это сваливать на Драгану и князя, пусть они сами решают, что с этим делать. Это не мой уровень и, наверное, даже не твой.

— Верно, — согласилась Алина. — Сразу после завтрака отправляем всех студентов наверх. Им лучше ничего не знать, чтобы даже случайно не могли проболтаться. Здесь остаёмся только мы с тобой.

— Надо реквизировать все сухари и сыр. И вообще посмотреть запасы — что у нас ещё на обмен найдётся.

Уже через час ошалевшие от неожиданного изменения планов студенты двинулись наверх. Мы остались вдвоём. Я снял все сигналки со стен колодца, и мы стали дожидаться наших новых партнёров.

Время тянулось медленно. Мы сидели на рюкзаках, следили за колодцем и лениво болтали.

— Вот смотри, Алина, — говорил я, — крысы способны понять концепцию обмена, причём не тех вещей, что есть при себе, а именно саму абстрактную концепцию. Я ему показал предметы обмена — он понял и побежал за камнями.

— И что? — отозвалась Алина.

— И то, что это разум, понимаешь?

— А почему тебя не смущают духи или, скажем, водяники? Почему тебя поразили именно крысы?

— Духи и разная нечисть — это просто паразиты, — объяснил я. — Они неспособны создать конкурирующую цивилизацию. Они не в счёт, а вот крысы — совсем другое дело. Получается, что человек не единственное разумное существо на этой планете.

— Это давно уже не новость, — ответила Алина. — Особо про это не говорят и не пишут, но Кругу всё это известно.

— Так это что — какой-то секрет?

— Да нет, не секрет. Про это просто не говорят. Кому из бездарных интересно, что где-то за горами, за долами есть разумные крысы? И другие разумные звери. И даже разумные деревья, можешь себе представить? Понимаешь, если начать широко это обсуждать, то встанет вопрос — откуда они взялись, а это уже довольно деликатный момент.